Под впечатлением рисунков Ростана Тавасиева сел с утра и написал осетинский фантастический рассказик...
ВСЕ КАДУРЫ ЛЕТА
В 2083 году осетинам надоело жить на равнинных землях, и они ушли в горы. На равнине остались только роботы, скот, парламент и кафе “Балц”.
Миграция продолжалась недолго. До осени почти все фамилии переехали в свои родовые села. И вдруг, как по щелчку, эти казалось бы навсегда заброшенные населенные пункты начали стремительно развиваться.
Столицей выбрали Бурон. Снесли маленький старый космопорт, построили новый – огромный, с 7 терминалами. Назвали скромно и без пафоса “Буроном”. На въезде висел билборд с цитатой Коста “Вселенная – отечество мое”. Большинство осетин воспринимало ее буквально. Отсюда – массовые перемещения по планетам Солнечной системы.
“Венера не резиновая!”, – возмущались граждане с венерианской пропиской. Но все любили осетинские пироги и Валерия Абисаловича Гергиева. Он как раз с помпой отметил 130-летний юбилей. Говорят, присутствовали даже гости из Межгалактической Ассамблеи.
На смену смартфонам пришли цардфоны – местное ноу-хау. Практически вся жизнь среднестатистического осетина проходила в цард-приложениях: Kuvd+, SimdTV, Dur/Dur и так далее. Там и хоронили – в сетевом городе мертвых. В цардфоне помимо прочих гаджетов имелись зажигалка, открывалка и носовой платок.
Алан Бекуров жил в кампусе IT-кластера “Даргавс”. Ему нравилось здесь. Сам Алан тренировал местную лакросс-команду. Дети ходили в колледж с углубленным изучением физики чёрных дыр, у жены Фатимы был маленький астро-бар – эко-пирожные, слойки с амфетаминами и сухие коктейли “Гагарин”. Жили небогато, но и жаловаться не собирались. На месяц хватало 3000 туманов.
Но однажды Алану все надоело. Самые талантливые и успешные улетали на другие планеты, в другие галактики. В один из дней он тоже понял, что если не сейчас, то уже никогда. Денег хватало лишь на Луну. “Для начала сойдёт и она”, – решил Алан и, недолго думая, купил билет в один конец.
Вечером рассказал о своей идее Фатиме. Вроде как жене понравилось. План был такой – через полгода Алан забирает ее и детей. А пока будет обживаться. На этом и остановились.
Улетал Алан налегке. С утра вызвал такси, собрал кое-какие вещи, съел кусок уалибаха, обнял Фатиму и детей и вышел во двор. В каучуковом пиджаке и брюках из фольги он чувствовал себя как никогда комфортно.
Во дворе на обломках метеорита сидели старушки – где-то раздобыли древний планшет и слушали Матранга. По их морщинистым впалым щекам текли слёзы. У тети Зары была татуировка на руке – снежный барс с лицом Заура Хапова, разрывающий когтями маленькое беззащитное женское сердце.
– Смотри на этого пидора – штаны нацепил! Твои предки пили безакцизную водку и бороздили просторы Турханы на подержанных иномарках. ИНОМАРКАХ! А ты... Тьфу! – тетя Зара включила свой обычный режим.
В больших городах некоторые смельчаки ходили по улице не в шортах. А вот в сёлах без шорт было никак – загрызали насмерть.
– Хорэ орать, больше вы меня не увидите! – Алан хотел сказать старухам какую-нибудь гадость (мечтал об этом полжизни), но передумал – вдруг придётся возвращаться?
Дочка в окне махала рукой. Сын уткнулся носом в стекло. Фатима грустно улыбалась.
“Все будет хорошо”, – Алан показал им большой палец.
Перед взлетом в салоне космолёта по традиции врубили древнюю Silver Moon – хит государственного национального ансамбля The Shakemakers. “Дедушка ненавидел эту песню”, – улыбнулся Алан.
– А кадур у вас есть? – спросил он у стюардессы, когда начали разносить еду.
Он вдруг вспомнил о маме и всех ее кадурах. У мамы получался фантастический кадур. Особенно летом 2047-го года. В конце августа отец сгорел в нижних слоях атмосферы Нептуна, маме уже было не до супов. Она умерла в сентябре, и маленький Алан переехал к бабушке и дедушке в Эль-Дзинагу. Ужасный год...
– Нет, что вы! Мы уже лет 10 как без кадура. Это же галлюциноген! Продаётся по рецепту в аптеках.
– Ах, извините, забыл...
– Есть лобио.
– К черту лобио, хочу кадур! Ладно, дайте водку.
– Подогреть?
– Я вас умоляю!...
Стюардесса положила на столик тюбик “Изумруда”.
– Ничего не меняется. Богатые алдары жрут кадур, гоняют за Млечный путь на сверхскоростных галакоктерах, а нам, батракам, остается водка и Луна, – это наконец заговорил мужчина, сидевший у иллюминатора.
– Типа того, – ответил Алан.
Выдавив в рот горькую жидкость, он опустил кресло и раскрыл “Северную Осетию” – она так и выходила в бумаге. На странице с извещениями о смерти Алан прочёл о безвременной кончине троюродного дяди.
“Похороны состоятся в четверг на платформе Zian.os, хэштег #АрхонскийПоворот”. Алан глубоко вздохнул: “Ладно, положу пару сотен в виртуальный портфель”.
Жена прислала сообщение: “Что-нибудь поел?” Алан ответил: “Водку”.
На Луне было как обычно. Осетины медленно, но уверенно обживали эту, на первый взгляд, бесплодную землю. Что ж, им не привыкать...
В зале прилётов кучковались роботы-таксисты, запрограммированные на кударский акцент. Вертели в руках брелоки с ключами и флешками. Некоторые по старой привычке (или из-за сбоя в системе) предлагали поехать в Тбилиси и Назрань.
“Где ты?” – Алан послал сообщение приятелю Зауру, который ещё в прошлом году переехал на Луну.
“Не очкуй, буду через полчаса”, – ответил Заур.
Алан спрыгнул с 4-го этажа космопорта, взял кофе в местной забегаловке и, включив, антигравитатор, направился в сторону кратера Харкеби.
“Красота! Не космос конечно, но тоже ничего!”
Под ногами скрипел искусственный гравий.
“Новая жизнь. Новое место. Понравится ли здесь детям? А Фатиме? А мне? Ладно, все это потом. Потом...”
– Луна, – сам себе сказал Алан, а потом ещё раз, но уже крикнул:
– Луна!
В скафандре запотел визор, но Алан, свесив ноги, сидел на краю кратера и мысленно доедал последнюю ложку маминого кадура.
Он даже чувствовал его вязкий вкус.