Такой вот рассказик сейчас написал…
ИНВЕСТИРОВАТЬ В ГОВНО
У меня много друзей и приятелей, с которыми неплохо пропустить стаканчик-другой в уютном баре вечером в пятницу. Но с Зауром всегда не так. Иногда мне кажется, что и пиво он пьет как-то по-быстрому, захлебываясь и неизменно куда-то торопясь. И при каждой попойке Заур закидывает меня тоннами идей, которые все мы под утро обычно забываем. Проходит неделя, и вот он опять делает глоток, хватает меня за руку и таинственно нашептывает:
– Роб, я тебе говорю, беспроигрышный вариант. Сейчас самое время, понимаешь, последний шанс инвестировать в говно. Представляешь, каждый день на планете срут миллиарды людей, а человечество до сих пор не придумало, что с этим делать.
– А ты, конечно же, придумал.
– Именно! Будем продавать NFT-дерьмо знаменитостей. И им перепадет, и нам. На настоящее говно Карадашьян, наверное, не потянем, а вот с NFT, думаю, прокатит. Представляешь – растяжка на Невском: “Говно Ивана Дорна – прикоснись к легенде!”
Скучал я по такому Зауру, если честно.
Тем временем он не унимался:
– Кстати, есть у тебя знакомая звезда? Хотелось бы уже начать собирать материал. Ну давай, колись!
Я почему-то сразу подумал о спортсмене Пеняеве. Как-то брал у него интервью для спортивного журнала.
– Пеняев? Стандапер? – сморщился Заур.
В своем покрытом звездной пылью прошлом Борис Пеняев прыгал в высоту. В СССР его носили на руках, он выигрывал все турниры – спартакиады, чемпионаты страны, Европы, мира. А на единственной Олимпиаде случился казус.
В начале 1960-х еще использовался перекидной способ прыжка – спортсмен пересекал планку животом вниз. Первые три высоты Борис взял уверенно. В итоге в прыжковом секторе осталось два спортсмена – он и Лео Маркес из Кубы. Пеняев с первой попытки прыгнул на 2,14. Кубинец два раза завалил планку. Бориса уже поздравляли с победой. В красной майке с гербом СССР на груди он был ошеломляюще красив.
Вдруг Маркес в последней попытке берет 2,16. Пеняев лишь ухмыльнулся – нет смысла суетиться, когда твой личный рекорд 2 метра 20 сантиметров.
Судьи поставили планку на 2,18.
Перед прыжками Борис обычно думал о чем-то хорошем. Вот и тогда он закрыл глаза и представил, как мутит с Екатериной Сечиной – шикарной барьеристкой из Харькова. Они лежат на диване гостиничного номера, его рука медленно заныривает под резинку ее адидасовских брюк, а там...
Борис сидел на скамейке под брезентовым навесом и чувствовал, как что-то сладостно набухает в трусах. “У тебя единорог проснулся” – любил говорить в таких случаях его тренер. Борис тщательно зашнуровал кроссовки, вытерся полотенцем и начал готовиться к разбегу. Он попросил зрителей задать хлопками темп. Уперся толчковой левой о беговую дорожку и рванул.
Борис на автомате под острым углом подбежал к планке и мощно оттолкнулся. Свободно перенес правую ногу, за ней красиво и с большим зазором пролетало и тело. Борис даже успел улыбнуться. И вдруг он задел планку своим эрегированным членом.
Упав в песок, Пеняев кончил.
– Вот так я просрал олимпийское золото, - резюмировал наш разговор подвыпивший Борис Николаевич.
И потом зачем-то добавил:
– А Катя, сука, больше любила женщин.
Заур записал что-то в свой малескин, но при этом сказал:
– Не, легкоатлет не подойдет. Кому интересно его ретроговно? Думай дальше! Шнура знаешь? С Мияги не кентуешься?
Этот разговор начинал надоедать. Тем более, на нас уже косились с других столиков. Но я зачем-то ответил:
– Алику позвони. Он вроде как в этой тусовке. Помнишь его фотку с Эми Уайнхаус.
В прошлом году наш друг Алик съездил в Лондон. Клялся, что целовался с Эми Уайнхаус, даже когда ему сказали, что она давно умерла.
– Шаришь, я его все! Мы утопим этот мир в премиальном говне! Ты со мной?
Не дождавшись ответа, Заур отлучился за очередной порцией пива. И пока он что-то отчаянно объяснял бармену, я глазел на людей.
Девушка пила коктейль, видимо кого-то ждала, и от скуки снимала на телефон свой маникюр. Люди, которые фотографируют сами себя, хуже алкоголиков.
В углу выпивала пара молодых людей. Один подбадривал другого:
– Я тебе говорю, вернется твоя дура, обязательно вернется!
– Она вернется, чтобы забрать свои вещи.
Откуда в нас взялась вся эта фальшивая киношная болтовня? Почему все мы – немного Хемингуэи?
Надо мной навис Заур с двумя полными кружками:
– Все, завтра стыкуемся с Аликом и едем к депутату Пеликанову – вроде как ему интересно.
– Думаешь, кто-то купит NFT-говно депутата?
– Придурок, Пеликанов по слухам чпокается с Юлианом Барановым. Ну тот, который играет следователя-вампира в “Копах на самокатах”. Для начала сойдёт!
Все знают, что ближе к полтиннику мужчины медленно, но уверенно превращаются в развалины. И я сейчас больше об ощущениях и отношениях, хотя и в физическом смысле мы конечно же тоже уже немощные старики. О женщинах я такого не скажу, никогда не был в их шкуре.
И вот мы мечемся между минимализмом и метеоризмом, онанизмом и гедонизмом – ничего не спасает. Остаётся глотать таблетки и ждать окончания ещё одного невыносимо скучного дня.
Мне ещё как-то повезло – мой активный жизненный цикл чуть притормозил на отметке 30-40 лет. Тогда казалось, что вот оно – второе или даже двадцать второе дыхание: какие-никакие деньги, условная независимость и статус беспечного пьянчуги с веселым характером и творческой жилкой.
В тот вечер я гулял по Невскому. Направлялся в “Стокманн” или “Галерею” – поболтаться по магазинам, выпить кофе, киношку посмотреть. Нормальный день – кажется, среда. И вдруг я увидел себя в отражении витрины. Обычно я себе нравился – вроде как за модой следил и вкус какой-никакой имелся. Но тогда я увидел в витрине молодящегося смехотворно-нелепого старика – из тех, над которыми сам тихо подсмеивался в каком-нибудь баре на Рубинштейна. Ну знаете таких – пузатых, в узких джинсах на толстую жопу. Они обычно попивают с уставшим видом бокальчик вина за барной стойкой, а потом подкатывают к пьяненьким малолеткам, чтобы нести им чушь. Сорокалетние мудаки-неудачники, всеми когтями цепляющиеся за молодость, которой у них не было. В тот день на Невском проспекте я с ужасом понял, что и сам такой же. ТАКОЙ ЖЕ. Холодный пот прошиб мое дряблое тело.
Я и женился, когда понял, что отгулял на полную катушку. Сели батарейки, а менять их уже не хотелось. В один прекрасный день я проснулся с диким похмельем, посмотрел на себя в зеркало, принял холодный душ и, если честно, так и написал в своём несуществующем дневнике: “Все, Роберт, хватит”.
После пива перешли на финскую водку с лакрицей. Закусывали селедкой. И по мере того, как мы пьянели, и Заур все больше говорил, мне казалось, что рыбины в тарелке смотрят на нас пустыми очумелыми глазами. На меня напала икота.
Заур вбивал в поисковике имена актеров и рок-звезд и после каждой прочитанной биографии вслух представлял, какое у него или нее говно.
– Эх, жаль, не осталось говна Боуи или Высоцкого! Представляешь, их уже нет, а говно – вот оно: лежит себе тепленькое на полке.
– Говно вне времени, – я продолжал икать и отвечать рекламными слоганами.
На Невском, пока ждали такси пили мерзкий кофе в какой-то пропитанной неоном забегаловке. За стойкой скучала девушка с холодными скулами.
Она увидела в моем бумажнике фотографию сына. Древний черно-белый снимок. Лето, море и все такое. Он счастливый ковырялся в песке.
– Смешной! – сказала она.
– Малышом он любил бегать по пляжу голышом, – я вдруг вспомнил те прекрасные деньки.
– Малышом – голышом? Чудесная рифма! - сказала она.
– Вы это сейчас серьезно или как? – спросил я.
– Или как, – она улыбнулась и положила на поднос две чашки кофе. – С вас – 320 рублей, желательно наличкой и без сдачи.
На мониторе крутили документалку о животных. Кит ныряет в облако планктона. Закадровый голос сообщает: “Рачки-прилипалы нарушают форму тела кита – обтекаемого, выверенного миллионами лет эволюции – вынуждая его тратить больше сил на путешествие по океанам”.
– Вот зачем мы прожили этот день? – спросил Заур, когда я принес ему латте.
– Он ещё не закончился. Осталась пара минут для подвига, – ответил я, а потом зачем-то пропел:
– Нас ждет огонь смертельный!
– В том-то и штука, что нас НЕ ЖДЁТ огонь смертельный. В том-то и штука! – отрезал Заур и отодвинул стакан. Больше он к нему не притронулся.
Пыл его давно поутих, и на смену пришла характерная для такого типа людей апатия. Все у них как на американских горках – то движуха, то спячка.
– Все, погнали – завтра или уже сегодня тащиться в Ольгино к Пеликанову. Люксовое говно не терпит грусти! – Заур хлопнул меня по плечу.
– Говно не для слабаков, – добавил я.
Так и закончился этот вечер. Лучше бы я остался дома.
Когда ехали в такси, Заур спросил:
– Роб, чего-то хочешь? Не сейчас, а вот вообще. Ответь, не задумываясь.
– Хочу писать книжки, чтобы их читали в аэропортах и на пляжах. Хочу сочинять мелодии, чтобы их мурлыкали под нос. Кажется, не так и много я хочу.
– А я хочу грубо нарезанные куски осетинского сыра на столе. И зелень – молодую крапиву, тархун, петрушку, – сказал Заур.
– Это нечестно, ты подготовился!
Я еще немного посидел на скамейке возле подъезда. Как там дети, наверное, уже видят цветные сны про принцев, принцесс и единорогов. “Не очень смелый молодец жопой прыгнул в холодец”, – любит напевать моя дочь. Без сомнений, это она про меня. Счастливое легкое опьянение испарилось, во рту был навязчивый привкус лакрицы, а голова забилась разным хламом. Я думал о Зауре и говне. Мне вдруг показалось, что все это мы уже когда-то проходили. Детьми дрались за жвачку. Подростками мечтали о гитарах и пластинках. Потом переключились на шмотки и тачки. А сейчас сидим в уютных ипотечных квартирках, смотрим телик, откладываем на отпуск, ходим обжираться в фудкорты ближайших моллов и только ночью сами себе признаемся, что все наше время профукано в жестокой битве за красивые какашки. Мы и день этот уже вчерашний не прожили, а трансформировали в один большой дурнопахнущий котях. Звонок в дверь: курьер, доставка. Ты расписываешься в накладной, и он отдает тебе очередную коробку с дерьмом. Получается, мы начали инвестировать в говно еще задолго до того, как это придумал Заур. Получается, мы трендсеттеры и визионеры.
И этот поезд в говне гонит нас в пустую бесконечность.